Хань-вынь-ци Мынъ. Китайская Грамматика, сочиненная монахомъ Іакинѳомъ. Напечатанная по Высочайшему повеленію. Спб. въ литографіи Гемильяна, 1838 г., въ 4, XXII и 237 стр.
Почетное место занимаетъ между литераторами Русскими почтенный о. Іакинѳъ, и безспорно, первое между оріенталистами Русскими по своимъ практическимъ и полезнымъ трудамъ. Отнюдь не думаемъ мы унижать нашими словами другихъ почтенныхъ людей, занимающихся y насъ Востокомъ и его языками и литературами, каковы г-да Френъ, Шмидтъ, Ковалевскій, Сенковскій, и другіе. Но никто изъ нихъ доныне не показалъ однакожъ более трудолюбія по своему предмету, не приготовилъ столько матеріяловъ для другихъ по своей части, не передалъ столько любопытнаго изъ того, что сделалось ему известно. Доныне издано о. Іакинѳомъ около девяти переводовъ и сочиненій, касательно Китайскаго востока. Сюда принадлежатъ его Записки о Монголіи (путешествіе изъ Пекина до Кяхты, описаніе и исторія Монголіи); Исторія первыхъ четырехъ Хановъ Монголіи, начиная съ Темудзина; Исторія Тибета и Хухунора; Историческое обозреніе Ойратовъ, или Калмыковъ; Описаніе Чжуньгаріи (Зюнгоріи) и Восточнаго Туркистана; Планъ и описаніе Пекина; наконецъ Троесловіе, элементарная книга Китайцевъ. Не говоримъ о полемическихъ сочиненіяхъ нашего хинолога, по поводу споровъ съ разными Европейскими учеными; не говоримъ и о приготовляемомъ, и уже конченномъ въ рукописи обширномъ сочиненіи, которое надобно почесть самымъ лучшимъ и подробнымъ, систематическимъ описаніемъ Китая, и энциклопедіею, такъ сказать, всехъ знаній Китайцевъ. Это сочиненіе, когда будетъ оно издано, безъ сомненія, превзойдетъ все, что только было доныне известно въ Европе касательно Китая.
ѳомъ труду, его Китайской Грамматике, скажемъ, что сочиненіе это не уступаетъ важностью другимъ трудамъ нашего почтеннаго литератора, и проливаетъ совершенно новый и ясный светъ на предметъ малоизвестный, и до сихъ поръ ложно представляемый, отличаясь своею ясностью, краткостью, систематикою, и полнымъ и совершеннымъ познаніемъ дела, отъ всего, что доныне было писано о Китайскомъ языкъ и его грамматике.
Если съ одной стороны, надобно изумляться многообеемлемости знаній человеческихъ, то съ другой не менее изумительны ограниченность и односторонность нашего частнаго ученія. Увлекаясь какимъ нибудь однимъ предметомъ, какимъ нибудь однимъ занятіемъ, мы до того пренебрегаемъ все остальное, что ученое невежество наше становится иногда истинно смешнымъ. Исключительность ученія вашего производитъ гордое презреніе къ тому, чего мы не знаемъ, вредитъ общему просвещенію и образованію нашему, и благодаря тому и другому, до сихъ поръ поддерживается въ свете несчастное поверье и присловье: наука долга, a жизнь коротка. Наука долга и коротка, смотря по тому, какъ мы глядимъ на нее; долга она, если каждое знаніе постараемся мы знать до возможныхъ подробностей, и коротка, если званіе наше ограничимъ мы главнымъ, общимъ, существеннымъ. Намъ возразятъ, что такое знаніе недостаточно, поверхностно, но достаточнее-ли его совершенное незнаніе? Что касается до обвиненія въ поверхности, то едва ли будетъ оно справедливо въ семъ случае. Возьмемъ въ примеръ языкоученіе: можно решительно выучиться всякому языку въ годъ, такъ чтобы читать и понимать все, писанное на немъ, и -- жизни человеческой не достанетъ на изученіе даже своего роднаго языка, которымъ говоримъ мы съ малолетства! Но должно ли назвать "поверхностнымъ" знаніе того или другаго языка, если я, вполне понимая писанное на немъ, умея передать сокровища его на свой языкъ, зная грамматическія основанія его, не могу писать на этомъ языке, не могу отдать отчета въ его исторіи, филологическихъ трудностяхъ, палеографической летописи? Обратимъ нашъ примеръ къ другому, и спросимъ: не долженъ-ли, напримеръ, поэтъ знать главныхъ основаній естествознанія, или филологъ математики? Незнаніе самыхъ главныхъ основаній того м другаго не сделаетъ-ли идеи ихъ неполными, мыслей сбивчивыми и ложными? Но такъ водится обыкновенно въ свете, и наши поэты уверяютъ, что имъ для поэзіи вовсе нетъ надобности ведать великія тайны природы, a филологи говорятъ, что математика есть наука, изсушающая душу. За то ученые мстятъ имъ совершеннымъ презреніемъ съ своей стороны, хотя математикъ является не менее забавенъ, ограничиваясь только плюсами и минусами, a зоологъ не восходя далее копытъ и зубовъ четвероногаго. Какъ будто нарочно, каждый путается послъ сего въ мелкой дроби своего познанія, клеитъ частныя системы, загораживается отъ другихъ ученою номенклатурою, и действительно, каждая наука, изъ яснаго, чистаго простаго веденія делается схоластическою путаницею, говоритъ своимъ непонятнымъ языкомъ, становится какимъ-то Египетскимъ гіерофантисмомъ.
Неужели не явенъ и не ощутителенъ вредъ, происходящій отъ всего этого? если бы науки и знанія дружески подавали одна другой руки, советовались взаимно, поясняли взаимно языкъ и идеи свои, истинная польза произошла-бы для ученія вообще, приложилась къ общественной практике, облегчила, упростила новыя открытія, сняла съ умовъ кандалы мелкихъ понятій и превратныхъ идей, происходящихъ отъ упрямой близорукости и ученаго невежества. Изученіе общихъ истинъ всякаго знанія полезно всякому, и поверьте, что оно совсемъ не трудно, если мы не затруднимъ его вздорною схоластикою и ложными системами.
Все сіи мысли, неоднократно приходившія намъ въ голову, невольно пришли намъ опять при чтеніи любопытнаго сочиненія о. Іакинѳа.
Есть y насъ какія-то закоренелыя особенно понятія о томъ, или о другомъ. Мы привыкли, напримеръ, считать Бакона реальнымъ философомъ, Спинозу безбожникомъ, и къ такимъ предразсудкамъ принадлежатъ наши понятія о Китае вообще, и Китайскомъ языке особенно. Мы смеемся надъ понятіями Китайцевъ объ Европе, но не въ правъ ли Китайцы смеяться надъ нами, если бы слышали и понимали, что говоримъ и думаемъ мы объ нихъ? Ни одинъ изъ чуждыхъ нашего образованія народовъ не представляется намъ такимъ непонятнымъ, такимъ страннымъ, какъ Китайцы. Не постигая первобытной исторіи ихъ, не умея разгадать будущности Великой Небесной Имперіи, мы видимъ въ Китайцахъ что-то не человеческое, окаменелое, пестрое, растительное, не веримъ мудрости ихъ философіи, величію ихъ политической самобытности, отчисляемъ ихъ въ антиподы рода человеческаго. Намъ не совестно кажется оставлять въ забвеніи сотни милліоновъ самаго крайняго Востока, царство, имеющее столь великое, политическое и нравственное вліяніе на Японію, Монголію, Среднюю Азію, восточный Индейскій полуостровъ, Малайскій архипелагъ, народъ, обладавшій великими тайнами искуства гораздо прежде насъ, и одинъ изъ древнейшихъ въ міре народовъ по образованію. Не споримъ о пользе изученія Востока Санскритскаго, Арабскаго, Персидскаго, но почему забываемъ мы Китайскій Востокъ? Почему не хотимъ мы даже заглянуть въ Китайскую литературу? Изученіе ея неужели не подарило бы насъ новыми и важными истинами? Между темъ, изученіе Китая, познаніе языка его и литературы совершенно пренебрежены въ Европе. Мы сохраняемъ еще доныне множество ошибочныхъ известій, какія доставлены были намъ старинными миссіонерами, веримъ разсказамъ путешественниковъ невеждъ, мимоходомъ глазевшихъ на лаковыя жилища и изразцовыя башни Китайцевъ, известіямъ переданнымъ черезъ десятыя руки, пустымъ компиляціямъ. Во Франціи только въ последнее время стали заниматься немного Китайскимъ языкомъ. Англія доныне оказываетъ удивительное хладнокровіе къ Китаю, въ сравненіи съ темъ, что она сделала для остальнаго Востока. После трудовъ О. Іакинѳа, насъ, Русскихъ, конечно, не упрекнутъ въ подобномъ равнодушіи, вспомня притомъ посильные наши прежніе труды, и особенное попеченіе правительства нашего, которое учредило теперь практическую школу Китайскаго языка въ Кяхте, и каѳедру Китайскаго языка въ Казанскомъ Университете.
При непростительномъ небреженіи къ делу людей, отъ которыхъ зависитъ наука, удивляться ли, что толпа съ изумленіемъ смотритъ доныне на Китайскія куклы и Китайскія буквы равно, и въ пестроте Китайскихъ письменъ видитъ какую-то тарабарскую грамату? Съ важностью повторяютъ намъ, что y Китайцевъ 100,000 буквъ; что Китайскія буквы суть затруднительные гіероглифы; что изученіе Китайскаго языка превосходитъ трудностью все, что только можно себе вообразить.
Не удивимъ ли мы нашихъ читателей, сказавши имъ то, въ чемъ убедили насъ прилежное чтеніе Китайской грамматики О. Іакинѳа, и беседа съ симъ почтеннымъ хинологомъ нашимъ, не удивимъ ли, сказавши, что языкъ Китайскій есть одинъ изъ самыхъ легкихъ для изученія: что все говоренное намъ о безчисленности Китайскихъ буквъ и неопределенной символике ихъ -- сущій вздоръ?
Рады будемъ такому удивленію, ибо после того, конечно, каждому образованному читателю любопытно будетъ узнать дело несколько подробнее, и мы статьею нашею угодимъ многимъ. Порадуемся и тому, что этимъ воздадимъ мы должную справедливость труду нашего почтеннаго соотечественника.
Нетъ надобности восходить къ изъясненіямъ о томъ, что такое языкъ, и что такое письмена, или буквы. Языкомъ того или другаго народа называется собраніе известныхъ, определенныхъ звуковъ, коими тотъ или другой народъ выражаетъ свои идеи и понятія. Законы сихъ звуковъ непроизвольны, и всюду основаны они на непременныхъ и однообразныхъ правилахъ, изъясняемыхъ всеобщею грамматикою, разнясь только въ произведеніи самыхъ звуковъ, и въ подробностяхъ развитія, что определяется происхожденіемъ языка, местностью, исторіею его, и составляетъ предметъ различныхъ языковъ. Письмена совсемъ другое: это суть произвольныя, придуманныя человекомъ начертанія, или заметки, которыми оставляетъ онъ для себя память звуковъ, какъ будто схватывая ихъ на лету, переводя ихъ, такъ сказать, изъ времени въ пространство, изображая для глазъ и зренія. Письмена, или начертанія, будучи постепеннымъ созданіемъ человека, подвергаясь его воле и прихоти, долженствовали быть повсюду разнообразны, несовершенные, неполны и произвольны.
Два рода понятій приходили въ мысль человека при составленіи письменъ.
По одному изъ нихъ, человекъ хотелъ заменить условными изображеніями целые предметы вполне. Такъ звуки, означающіе, напримеръ, понятія: солнце, человекъ, громъ, Перуанецъ изображалъ какими-то узелками, Мексиканецъ картиною, разные народы нарезками. Неудобства такихъ начертаній состояли въ томъ, что умножая число знаковъ до безконечности, не выражая ими отношеній между предметами, и оставляя темноту въ смыслъ, предметная азбука долженствовала быть затруднительна, многосложна и не точна.
Гораздо совершеннее былъ другой родъ понятій, состоявшій въ глубокой мысли, которую разгадалъ человекъ, что все слова состоятъ изъ немногихъ основныхъ звуковъ, и образуются только различною разстановкою звуковъ и придыханіями, и что следовательно, если найти знаки для немногихъ основныхъ звуковъ, то перестановкою ихъ и знаками придыханій можно будетъ, при немногихъ знакахъ, выражать все безчисленное множество составныхъ словъ. На этомъ основана звуковая азбука, начало, и место изобретенія которой неизвестны. Напрасно мудрому Кадму и Халдеямъ приписывали прежде первое начало азбучныхъ письменъ: въ Индіи, колыбели человеческихъ знаній, мы находимъ самую древнейшую, удивительно полную и самую совершеннейшую азбуку, Санскритскую. Впрочемъ, великое изобретеніе это могло совершиться во многихъ местахъ отдельно; такъ Бертольдъ Шварцъ могъ изобресть порохъ, не зная употребленія его Китайцами, и Европа могла ведать о компасе и безъ знакомства съ отдаленнымъ Востокомъ. По крайней мере, при основномъ одинакомъ начале, ибо оно повсюду основалось на природе языка человеческаго, мы ни какъ не можемъ отдать преимущества древности одной азбуки передъ другою, находя только, что все они, даже употребляемыя просвещенными Европейцами, недостаточнее и несовершеннее Санскритской.
Спрашивается, что же такое Китайскія письмена: гіероглифы ли они, выражающіе полные предметы, безъ грамматическихъ подробностей, или буквы, выражающія только звуки, и все притомъ подробности грамматическихъ отношеній? Собственно, они и то и другое. Это покажется сначала непонятно, но дело объясняется общею идеею, которая служитъ разгадкою всего быта Китайцевъ.
Идея быта сего достопамятнаго народа состоитъ въ томъ, что Китай представляетъ собою одно изъ громадныхъ явленій Восточной жизни, образованное въ следствіе одного, предварительно философически и политически обдуманнаго, и неизменнаго, умственнаго понятія. Не знаемъ, когда переселилась на свое место, и какъ составилась эта отличная порода Азійцевъ, но переселеніе ея некогда было, произойти ей следовало; надобно было перенести ей и множество внутреннихъ революціи, тяжкихъ войнъ, непріятельскихъ нашествій, перетерпеть систему уделовъ и феодалисма, и наконецъ образоваться, не только въ политическомъ единодержавіи, но и въ неизменномъ общественномъ порядке. Это мы видимъ отчасти въ Индіи, где порядокъ основанъ на разделеніи кастъ. Индія можетъ быть покорена, завоевана, во ничто не изменитъ общественной конституціи Индусовъ, основанной на религіозныхъ разделеніяхъ. Еще выше конституція Китайцевъ. Она основана на умственныхъ выводахъ великихъ мудрецовъ, которыхъ потомство причло въ боги. Они установили основную идею своей религіи, своего правленія, отношеній подданныхъ къ государю, и постепенно изъ основныхъ идей ихъ образовался религіозно-политическій, общественный бытъ Китайцевъ. Положено, что основныя идеи новыя идеи и понятія, но присоединяетъ ихъ къ своимъ основнымъ идеямъ, оставляя сіи идеи неприкосновенными, приноровляя все новое къ системе древней и основной, и уподобляясь Океану, въ который вливаются реки и источники. Основная идея облечена въ Китае въ законъ и власть. Все исходитъ отсюда, но и законъ и власть суть блюстители только истины и порядка, которые признаны единожды навсегда, и должны кончиться только съ гибелью и истребленіемъ всего, какъ основные законы природы должны кончиться только съ разрушеніемъ міра. Изумительное, чудное, приводящее къ великой думе явленіе человечества!
Такъ и языкъ Китайскій. Въ отдаленнейшія времена, когда варварство тяготело надъ разделеннымъ Китаемъ, несколько мудрецовъ определили число, рядъ и порядокъ идей и предметовъ, и придумали для нихъ знаки. Это были собственно гіероглифы, (принимая сіе слово, какъ символъ предметовъ, a не священное письмо, что означалось y Египтянъ словомъ гіероглифъ), и все они грубо изображали даже подобіе самыхъ предметовъ, причемъ незримыя идеи выражались подобіемъ видимыхъ. Начертанія сіи потомъ изменялись, принимали свой характеръ, и окончательно перешли въ собраніе чертъ. Прибавками знаковъ стали изображать грамматическія отношенія одного предмета къ другому. Все новыя идеи и предметы были приложеніемъ къ первоначальнымъ, и наконецъ составилась такимъ образомъ система письменъ, которыя не суть буквы, не суть гіероглифы. Въ нихъ, въ словаре этихъ начертаніи заключаются все идеи, все прѳдметы, все грамматическія отношенія, и они на веки неизм 23;нны образуютъ письменный языкъ, который употребляется литераторами и во всехъ общественныхъ сношеніяхъ, и котораго не пойметъ Китаецъ, если онъ ему не учился. Разумеется, и нашей азбуке надобно учиться, во разница въ томъ, что выучившись ей, мы можемъ все читать и понимать, a ученіе Китайскихъ письменъ соединено съ изученіемъ самыхъ идей, и потому при немъ надобно изучать идеи, и тогда только Китаецъ будетъ уметь читать и понимать, когда онъ разумеетъ связь и сущность идей написаннаго. Изученіе письменъ составляетъ после сего изученіе философскаго, или ученаго, такъ сказать, языка, который совершенно разнится отъ простонароднаго, или разговорнаго. Самые знаки, или письмена, восходятъ къ основнымъ и труднейшимъ, по степени содержанія сочиненій, разделяясь на древнейшіе, позднейшіе, главные, сложные, прибавочные, и произношеніе ихъ определено и неизменно въ Китае, хотя письмена съ ихъ идеями составляютъ между темъ всеобщій языке всего Китайскаго міра, такъ, что произнося ихъ различно, ученый Кореецъ, Японецъ, Сіанецъ, Кохинхинецъ, не зная произношенія Китайскаго, поймутъ совершенно все, что имъ напишутъ. Это можно уразуметь отчасти изъ нашихъ цыфръ: напишите Арабскими цыфрами 22, и Русскій скажетъ двадцать два, приходила въ голову столь многимъ Европейскимъ ученымъ. Пояснимъ еще примеромъ сказанное нами, что только ученіе доводить Китайца до познанія его языка письменнаго, или мандаринскаго, какъ назвали его миссіонеры: простолюдинъ нашъ, читая философскую книгу, не понимаетъ ее; переводя съ иностраннаго, мы иногда не знаемъ, какою формою Русскихъ звуковъ должно выразить то, или другое слово; кто не учился математике, тотъ не пойметъ книги съ математическими формулами. Но разница въ подобномъ незнаніи y Китайцевъ съ нами та, что тамъ нетъ произвола: даютъ читать, научивши сперва понимать; ведутъ отъ нисшаго къ высшему; власть и законъ установляютъ порядокъ ученія; съ нимъ соединяется общественная іерархія чиновъ и званій, такъ, что высшій чиновникъ гражданскій (отъ военныхъ ученія не требуется) непременно долженъ знать более нисшаго, и рангу, примерно, маіора не дадутъ знать более полковника, a капитану более ранга маіора. Дарованію открытъ полный путь; оно при ученіи ведетъ къ чинамъ и величію, и министръ Китайскій есть ученейшій Китаецъ, ибо ему известно то, чего не знаетъ никто изъ стоящихъ ниже его, a простолюдинъ, кроме того, что если бы онъ взялся за книгу высшую, нс пойметъ ее, но и делается преступникомъ, если не прошелъ порядкомъ письменной, или лучше сказать, ученой іерархіи, не выдерживалъ постоянно экзаменовъ, и не получалъ степеней, после чего, постепенно открывается ему доступъ и на приличное по ученію его званіе въ обществе. Отсюда религіозное благоговеніе Китайца къ письменамъ, ученое уравненіе, похожее на Индейскія касты, неизменная письменная іерархія. Следственно, на Китайскомъ письменномъ языке основанъ и держится весь политическій и общественный бытъ Китая, и явна ошибка Европейцовъ, говорящихъ, будто вся Китайская мудрость состоитъ въ изученіи азбуки, и что эта азбука состоитъ изъ определенныхъ, ничего более недопускающихъ знаковъ. Здесь ошибка въ томъ, что въ этой азбуке, если угодно, включена вся мудрость, все знанія Китайца; выучившій ее вполне изучилъ всю энциклопедію, а прибавки и идеи совершенно допускаются, во только идутъ отъ власти и закона, находящихся въ рукахъ самыхъ ученейшихъ людей Китая.
Надеемся, что теперь понятно будетъ основаніе Китайской письменности, и различіе разговора письменнаго, всеобщаго языка въ Китае, состоящаго изъ сліянія начертаній и звуковъ, отъ простонароднаго, не имеющаго начертаній, ограниченнаго въ идеяхъ и грубаго. Этотъ нисшій языкъ до того не обработанъ и грубъ, что изменяется въ каждой области Китая, едва не въ каждомъ городе, и даже иногда жители ближнихъ селеній съ трудомъ понимаютъ другъ друга, составляя частныя наречія сянь-дань (hiang tan), простонароднаго Китайскаго языка. Житель Пекина съ трудомъ разумеетъ жителя Кантонскаго. Но если они образованы оба въ известной степени, они поймутъ себя, по степени образованія, въ звукахъ и письменахъ приличнаго имъ языка, (гуань-хya, что похоже на наше наречіе образованнаго общества, столь ложно называемое Московскимъ), не понимая однакожъ высшаго языка книгъ философскихъ, когда напротивъ, высшей степени ученый Китаецъ будетъ понятъ равнымъ ему по ученію Сіамцемъ, хотя-бы заговорилъ о самыхъ высшихъ истинахъ мудрости, и не зналъ Сіамскаго языка: онъ будетъ беседовать съ Сіамцомъ письменами, не произнося ни одного звука.
Излишне будетъ пояснять здесь, после всего, сказаннаго вами, что въ Европе, следовательно, изучаемъ мы книжный, или высшій Китайскій языкъ, и писанное на немъ, ибо все письменное и печатное Китайское касается этого языка, и все грамматики, до ныне изданныя Европейцами, суть грамматики языка книжнаго. Такъ и грамматика О. Іакинѳа поясняетъ и заключаетъ въ себе сей языкъ.
Весьма естественно было вообразить Европейцамъ, при сбивчивомъ понятіи о сущности сего языка, и при усмотреніи постепенности и продолжительности ученія его въ Китае, въ следствіе строгаго іерархическаго и ученаго порядка, что Китайскій языкъ составляетъ бездну трудностей безконечныхъ. Странная фигура Китайскихъ письменъ, не различеніе ихъ по степенямъ, забвеніе того, что для познанія какого нибудь языка нетъ надобности изучать все слова его, и что всехъ словъ не знаемъ мы даже и въ родномъ нашемъ языке, если не изучаемъ ихъ, следственно, нетъ надобности изучать на память все знаки Китайскіе, a надобно узнать главные изъ нихъ, или ключи, ѳа, освобождая языкъ Китайскій отъ оковъ, въ какія до сихъ поръ заключали его Европейскіе грамматисты, показываетъ удивительную легкость, съ какою можно выучиться читать, понимать по-Китайски, и переводить съ Китайскаго. Онъ доказалъ это на практикъ въ Кяхтинской школе Китайскаго языка, где ученики чрезвычайно легко и скоро стали разуметь по Китайски, a разсмотреніемъ изданной имъ ныне грамматики Китайской, мы надеемся сделать это яснымъ для нашихъ читателей. Напередъ просимъ однакожъ извиненія въ некоторой сухости предмета, надеясь на любознательность образованныхъ нашихъ читателей, которые должны ведать, что каждое знаніе и каждая наука требуютъ вниманія, и отчасти своего особеннаго языка. Не узнавши его, нельзя судить о науке и званіи. Только для бедной поэзіи, и вообще для сужденія объ изящныхъ искуствахъ, позволяется ничего не изучать предварительно, и руководствоваться золотымъ правиломъ: "со вранья пошлинъ не берутъ."
Какъ всякій другой человеческій языкъ, Китайскій имеетъ восемь, если угодно девять частей речи. Такъ ужъ заведено говорить въ грамматикахъ, хотя мы никогда не сказали бы этого, если бы намъ пришлось писать какую нибудь грамматику, ибо считаемъ частей речи гораздо менее. Но пусть будетъ покаместъ по старому. -- Подобно многимъ другимъ Азіятскимъ языкамъ, Китайскія слова односложны, a еще более однозвучны, и всего чаще различаются только по месту и связи, a не по произношенію. Произношеніе вообще не трудно, но только странно для Европейца. Приведемъ для примера полную Китайскую Фразу: Цзы сы минъ дао чжы бэнъ юань юэ. Тьхянь ся цзе лнь синъ дао цзяо и. И чжи синь дао цзяо го хэ вэй ху. Это значитъ въ Русскомъ переводе: Цзысы, объясняя корень и источникъ естественнаго закона, сказалъ: "подъ небомъ все говорить о природе, естественномъ законе и ученіи." И такъ надлежитъ знать, что такое въ самой вещи сутъ природа, законъ и ученіе.
Какъ во всехъ языкахъ, y Китайцевъ имя выражаетъ предметъ (пространство), глаголъ бытіе и действіе (время); отъ перваго производятся прилагательныя (качество), и наречія (отношеніе предметовъ); отъ втораго причастія (степени времени) и деепричастія (отношеніе бытія и действія).
Имена Китайскія не склоняются; только для означенія родительнаго падежа есть придатокъ, слово чжи, и есть отличіе отчасти для падежа винительнаго. Чиселъ два, единственное и множественное, но окончанія словъ притомъ не изменяются; только прибавкою особыхъ словъ: все, толпа, много, несколько, и проч., означается множественное число. Родовъ вовсе нетъ; въ необходимыхъ случаяхъ, мужескій и женскій роды различаются отдельными словами (быкъ, корова; оселъ, ослица -- манъ-ню, жу-ню; цзяо-люй, цао-люй), или врвбавкою словъ: гунь (самецъ), му (самка) -- селезевь, гунъя, муп.
Прилагательныя выражаются отдельными словаив (кху, горекъ, хунъ, красенъ), но всего более соединеніемъ разныхъ существительныхъ и глаголовъ: инь, серебро, цянь, деньги, значатъ вместе, почитаемое прилагательнымъ, слово, серебряную монету; ченъ городъ, мынъ, ворота, означаютъ вместе прилагательное, городскія ворота. Рода, числа, падежа нетъ, какъ въ существительномъ, и прилагательное узнается по отношенію его къ существительному. Сравнительная и превосходная степени производятся прибавкою частицъ: более, несколько, очень, весьма, и проч. Имена числительныя идутъ y Китайцевь отъ одного до десяти; отдельно выражаются еще все остальныя слагаются изъ нихъ. Число: 14,500, Китаецъ выразитъ сложными словами: И (1), вань (10,000), сы (4), цянь (1,000), ву (5), бай (100).
Местоименія личныя и возвратныя не склоняются, и отношенія ихъ объясняются прибавкою известныхъ частицъ. Кроме того, учтивость и этикетъ почти изгоняютъ личное местоименіе y Китайца. Какъ Монтань, Китайцы думаютъ, что "слово я, несносно," не терпятъ и слова ты.-- Для вопросительныхъ и прилагательныхъ местоименій есть несколько особыхъ неизменныхъ звуковъ.
Глаголы Китайскіе суть также неизменяемые звуки; ими выражаются основныя идеи бытія и действія, въ роде нашихъ неопределенныхъ наклоненій, a залоги, времена, другія наклоненія, и лица, образуются прибавкою частицъ, или сложеніемъ известныхъ глаголовъ. Частица сянъ (взаимно) делаетъ, напримеръ, глаголъ взаимнымъ: сянъ-цзянь, значитъ "видеться," отъ цзянь, видеть; отсутствіе местоименія означаеть глаголъ безличный; прибавки известныхъ глаголовъ и наречій къ другимъ означаютъ страдательный залогъ, a также и времена (настоящее, прошедшее, будущее), причастія и деепричастія.
Наречія, предлоги, союзы и междометія ни въ какомъ языке не составляютъ трудности. Изученіе того, какъ приложеніе ихъ изменяетъ имена существительныя, прилагательныя, и въ глаголахъ делаетъ залоги, времена и числа, y Китайцевъ весьма легко, a кончивши это изученіе, вы кончили всю этимологію, и конечно, согласитесь, что едва ли есть въ міре другой языкъ, который представлялъ бы этимологическихъ правилъ такъ мало, и въ которомъ были бы они простое, нежели въ Китайскомъ.
б, м, ф, д, н, л, ш, ж, ц, с, і, г, х, е, пх, тх, чж, кх), и 12 окончательныхъ (которыя Русскими буквами выражаются такъ: Аньянъ, инь-ынь-унь, инь-ынь-унъ-юнъ, аньянь, ю-у, ао-яо, у, о, эе, а, ай, и), состоящихъ отчасти изъ предыханій. Китайцы делятъ ихъ все вообще на девять разрядовъ, по произношенію (зубные, губные, и пр., подразделяя каждый разрядъ на произношенія ясное, глухое, и проч.). Странно для Европейца слышать, что все это приводится потомъ къ 447 звукамъ. Это изъяснимъ мы далее.
графическую систему Китайцевъ, и тогда легко можно постигнуть систему синтаксиса.
Касательно графики Китайцевъ надобно сознаться, что въ ней встречается несколько более запутанности, нежели въ звукахъ, особливо отъ схоластическихъ и условныхъ законовъ, но такъ бываетъ во всемъ, что придумываетъ человекъ! Однакожъ, за всемъ темъ, система Китайской письменности весьма легка и понятна, и съ самою малою привычкою представитъ затрудненій не более азбуки Европейской, при удивительной определительности и точности.
Скажемъ прежде всего, что Китайскія буквы выражаютъ идеи и предметы, безъ различія ихъ на имена; глаголы, и проч. Онъ суть, или простыя, или сложныя, и показываютъ, какъ идею, или предметъ, такъ и произношеніе, и потому иногда три писанныя буквы произносятся однимъ звукомъ, ибо одна и две буквы ставятся иногда для означенія произношенія.
синъ-сянь (изобразительные; ихъ считаютъ 608), представляющіе самые очерки предметовъ (напримеръ, дань, восхожденіе солнца, представляетъ самое солнце надъ небосклономъ; поле, изображаетъ квадратъ, разделенный на четыре размежеванныя поля). Чжи-ши (указательныя; ихъ считаютъ 107), представляютъ умственное приложеніе очерка предметовъ (напримеръ, фынъ, дао, ножъ, и беа, разделять; чи, румяный, изъ да -- большой, и хо Хой-и, совокупительныя; ихъ считаютъ до 740), представляютъ особенное соединеніе буквъ (напримеръ: чжу, бамбукъ, и мао, шерсть, вместе означаютъ (обратныя; ихъ считаютъ 372), представляютъ перемещеніемъ своихъ частей разные смыслы). Цзя-цзе (заимственныя; ихъ считаютъ 598), представляютъ, при перемене ударенія, или выговора, два разные смысла. Наконецъ, самый обширный отделъ письменъ именуется Се-шенъ число письменъ Китайскихъ состоитъ почти изъ 25,000 основныхъ знаковъ (24,235), a всехъ очерковъ и начертаній полагается въ Китайской письменности до 40,000.
Скажемъ здесь мимоходомъ о любопытныхъ подробностяхъ, которыя не относятся собственно къ нашему предмету.
Китайцы составляютъ свои письмена изъ шести разнообразныхъ черточекъ, и точки, съ четырьмя крючками. Строки ведутъ они съ правой стороны въ низъ; буквы ставятъ раздельно одну за другою, и потомъ въ следующей строкъ одну противъ другой, такъ, чтобы каждая буква заняла свой квадратъ, и собраніе ихъ походило на шахматную доску. Начало Китайскихъ книгъ, следовательно, бываетъ тамъ, где y насъ находится конецъ. Китайцы имеютъ вообще шесть почерковъ: древнейшій, ныне неупотребляемый гу-вынь; измененный за 900 летъ до Р. X., измененный за 300 л. до Р. X., сяо-чжуань, ныне употребляемый на печатяхъ; измененный въ ІѴ мъ веке по Р. X., цяй-шу синь-цяй -- нынешній почетный рукописный, и цао-цзы -- связная скоропись, или простой рукописный. Каждый почеркъ имеетъ свои каллиграфическіе законы. Китайцы допускаютъ притомъ сокращеніе письменъ; есть по два начертанія на некоторыя письмена; маленькій кружокъ и черточка заменяютъ почти все знаки препинаній; кружокъ побольше и черта подлиннее делятъ періоды. Закономъ установлены притомъ полныя и точныя правила всехъ каллиграфическихъ приличій, и исчислено и определено 92 правила, по которымъ пишутся все части Китайскихъ письменъ.
въ начале о простоте Китайскаго языка, связи въ немъ звуковъ съ очерками, и о томъ, что Китайскія письмена не суть собственно ни буквы, ни гіероглифы.
Изъ двадцати, или тридцати звуковъ, односложныхъ, съ двумя, тремя удареніями, образуется несколько сотъ звуковъ предметныхъ, или, если угодно, словъ выражающихъ идеи, которыя изображаются известными знаками. Каждое "слово-идея", или "звукъ предметный", какъ мы ихъ назвали, облеченные въ очеркъ, делаются основаніемъ для составныхъ очерковъ, произношеніе коихъ определяется уже составомъ сложныхъ очерковъ, выражающихъ подробности идей, a связь между ними и основными звуками и очерками поясняется особыми знаками. Вотъ вся тайна Китайской письменности.
Звуки и слова, облеченные въ очерки, составляютъ такимъ образомъ Въ немъ отличаются прежде всего ключи. Ихъ считается 214. Ключи состоятъ изъ одной, двухъ, трехъ, четырехъ пяти, шести, семи, и такъ далее, восходя до семнадцати чертъ. Число производныхъ отъ ключей сложныхъ очерковъ весьма неравно; некоторые ключи имеютъ ихъ более 1000, a все они вместе составляютъ более 33,000.
Основаніе состоитъ прежде всего въ изученіи ключей, a потомъ въ знаніи того, какъ по нимъ отыскивать производство, и въ правилахъ, какъ знаки (при чемъ, само собою разумеется, нетъ никакой надобности изучать на память весь Китайскій словарь). Глазъ весьма скоро знакомится съ Китайскими знаками письменными, и познаніе Китайскаго языка не представляетъ уже после сего никакой трудности при хорошемъ словаре, и самомъ даже небольшомъ навыке, ибо Китайскій синтаксисъ чрезвычайно простъ. Весьма любопытно изложевіе его Китайскими филологами. Они делятъ все письмена на существенныя, ши-цзы, и пустыя, сюй-цзы. мы выше сего, для показанія Китайскаго произношенія, и разберемъ грамматическій складъ ея.
Цэы-сы минъ дао чжи бэнь юань юэ: "Тьхянь ся цзе янь синь даоцзяо н". И чжи синъ дао цзяо го хэ вэй ху?
Здесь представляется намъ двадцать четыре звука, выражаемыхъ 24-мя раздельными Китайскими письменами.
Изъ нихъ шесть суть имена существительныя: Дао, бэнь, юанъ, тьхянь, синь, цзяо, минъ, юэ, янь, чжи, вей (все это по-Китайски существенныя письмена). Пять суть дополнительныя части речи: ся, й, и три буквы сутъ грамматическіе знаки: чжи, и, ху (Все это называютъ по-Китайски пустыя письмена).
Цзы-сы, имя собственное Китайскаго мудреца.
Минъ, глаголъ,
Дао, имя сущ., значащее: путь, законъ естественный.
Чжи, частица, показывающая, что предшествующее ей имя поставлено въ родительномъ падежъ.
Бэнь, пень дерева, корень, начало вещи.
Юань, имя сущ., значащее источникъ.
Юэговорить, сказывать.
Точка показываетъ здесь конецъ первой части періода. Поставимъ слова рядомъ, помня, что имена y Китайцевъ не имеютъ измененій по падежамъ, a измененіе глагола узнается по связи словъ.
Цзысы минь (объяснять), (естественнаго закона), бэнь (корень), юань (источникъ), юэ (говорить).
"Цзысы, обьясняя естественнаго закона корень и источникъ, говоритъ (или говорилъ)."
Тьхянъ, имя сущ., значащее небо.
Ся, частица, означающая наречіе, подъ (sous), поставляемая всегда после именъ существительныхъ.
Цзе, все, все.
Янъ, глаголъ, повествовать, поведать, вещать.
Синь, природа, свойство.
Дао, имя сущ., значащее, какъ выше сказано, путь, законъ естественный.
Цзяо, ученіе.
И, протяжно произносимое, частица, показывающая окончаніе речи -- родъ нашей точки. Здесь кончится вторая часть періода.
Тьхянь ся (небо, подъ), цзе янь (повествовать), синь (природа), дао (естественный законъ), цаяо (ученіе) и.
"подъ небомъ все поведуетъ природу, естественный законъ, ученіе."
Третья часть фразы:
Йи такъ, также (ainsi).
Чжи, глаголъ, знать, ведать.
Синь
Дао (см. выше).
Цзяо (см. выше).
Го, частица, значащая наречіе, подлинно, действительно.
Хэ, кто? что?
Вэй, глаголъ, называть, нарицать.
Ху, частица, которая, находясь въ конце речи, значитъ вопросительный знакъ.
И чжи (знать -- отсутствіе имени показываетъ безличное наклоненіе), синь (природа), дао (ест. законъ), цзяо (ученіе), го хэ (что?), вэй (называть), ху (какъ выше сказано, знакъ вопроса).
Явный смыслъ: "И такъ знать надлежитъ: природою, естественнымъ закономъмъ, что подлинно называть (называется)?
Составимъ полную фразу изъ трехъ ея частей: "Цзы-сы, объясняя естественнаго закона корень и источникъ, говорилъ:" Подъ небомъ все поведуеть природу, естественный законъ, ученіе." И такъ знать надлежитъ: "природою естественнымъ закономъ, ученіемъ, что подлинно называть?"
Голословный, слово въ слово сделанный, но совершенно понятный для насъ переводъ. Переложимъ его въ нашу чистую Русскую форму, и онъ явится въ следующемъ виде:
"Объясняя корень и источникъ естественнаго закона, Цзы-сы говорилъ: "Все подъ небесами поведаетъ намъ природу, естественный законъ и ученіе." И такъ надобно знать, что такое подлинно называть должно природою, естественнымъ закономъ и ученіемъ?" --
ѳа, и узнали изъ беседы его о предмете, столь занимательномъ. Где-же здесь неизобразимыя трудности языка нашихъ юговосточныхъ соседей? Ихъ раждали только невниманіе наше, и спутанная система, въ какой передавали намъ законы Китайскаго языка и Китаиской графической системы. Честь и слава нашему Русскому хинологу, который разсекъ Гордіевъ узелъ, и оказалъ изданіемъ грамматики своей Европейскую услугу, имевши случай многолетнею практикою на месте изследовать и узнать предметъ, столь маловедомый до него!
Когда и какъ составилась эта система письменности, столь отличная отъ гіероглифической и азбучной? Весьма естественно раждается такой вопросъ при ея соображеніи.
Китайцы сохранили преданіе, смешанное съ миѳичсскимъ разсказомъ о начале своихъ письменныхъ знаковъ. Выписываемъ его изъ предисловія къ грамматике О. Іакинѳа.
Что касается до изобретенія Китайскихъ письменъ, Китаецъ Шенъ-си-минъ представляетъ намъ одно изъ древнейшихъ свидетельствъ по сему предмету. Некогда, пишетъ онъ, читая Индейскія уложенія, я нашелъ въ нихъ, что изобретателей письменъ было трое: Фань, Цзялу, Цапъ-цзе. Первый сообщилъ свое открытіе Индіи. Его буквы пишутся отъ левой руки къ правой. Второй жилъ въ Западныхъ странахъ. Его буквы пишутся отъ правой руки къ левой. Последній былъ въ Китае (Чжунъ-ся). Его буквы пишутся сверху внизъ. Очевидно, что Шенъ-си-минъ подъ первыми разумеетъ Санскритскія, подъ вторыми Арабскія, подъ третьимъ Китайскія письмена.
Предоставляя гг. оріенталистамъ изследованіе начала буквъ Санскритскихъ и Арабскихъ, мы обратимъ вниманіе на одно Китайское письмо.
северный берегъ реки Ло, увиделъ онъ черепаху, спина которой имела по красной земле темныя черты. Разсматривая сіи черты, и вместе съ темъ наблюдая следы разныхъ животныхъ и птицъ, онъ падалъ на счастливую мысль изображать условными знаками самыя понятія о вещахъ. Сей Цанъ-цзе, по древнимъ преданіямъ, жилъ въ такія времена, когда первобытные обитатели Китая находились еще въ полудикомъ состояніи, укрывались въ берлогахъ и норахъ, не знали ни одеянія, ни огня, питались сырымъ мясомъ и растеніями. Въ следъ за нимъ, некто Суй-жинь-шы открылъ употребленіе огня, и первый ввелъ способъ замечать общественныя дела узелками на веревочке. Изъ сихъ преданій съ полною вероятностію можно заключить, что Цанъ-цзе первый открылъ способъ чертить на немъ либо изображенія видимыхъ вещей, и не более какъ въ семъ самомъ состояло его изобретеніе Китайскаго письма. По прошествіи некотораго времени, государь Фу-си-шы выдумалъ восемь Гуа, изъ коихъ каждый состоитъ изъ шести чертъ, трехъ цельныхъ и трехъ ломаныхъ {Изъ различнаго соединенія целыхъ чертъ съ ломаными произошло 64 разныхъ Гуа, или фигуръ, изъ коихъ каждая содержитъ въ себе нравственную истнну, и сіе самое составляетъ содержаніе книги И-цзинь, первой изъ древнейшихъ Китайскихъ книгъ.}. Сіи самыя черты привели Фу-си-шы къ изобретенію Китайскаго письма, т. е. условныхъ знаковъ, которые онъ ввелъ для замечавія общественныхъ делъ, вместо веревочныхъ узелковъ. Сей Фу-си-шы, по счисленію, основанному на предположеніи вероятности, жилъ въ конце 39, или въ началъ 38 столетія до Р. X. Следовавшій за нимъ государь Ю-сюнъ-шы уже въ состояніи былъ положить прочное основаніе гражданскому образованію въ народе. Онъ разделилъ Китай на области, и учредилъ шесть министерствъ, доселе удержанныхъ въ Китайскомъ управленіи; изобрелъ ноты для музыки, и написалъ первую врачебную книгу, доныне существующую подъ названіемъ Нэй цзинъ; сделалъ небесную сферу, и сочинилъ месяцесловъ {Сему государю преданія еще приписывать изобретеніе разной домашней посуды и оружія, телегъ, компаса, меръ, весовъ, строенія домовъ и водоходныхь судовъ, добываніе медной руды, плавленіе медной монеты, открытіе шелководства и введеніе царскаго одеянія.}. Шунь, первый законодатель Китая, въ 3385 году по Р. X., предписалъ своимъ астрономамъ поверить прежнія астрономическія выкладки, и сделалъ новую небесную сферу. Все сіе ведетъ васъ къ заключенію, что хотя точное начало Китайекаго письма неизвестно, но весьма достоверно, что оно существовало до государя Шунь, и совершенствовалось на ряду съ постепеннымъ возвышеніемъ гражданскаго устройства въ Китае.
Въ древности, пока еще не были изобретены въ Китае кисть, тушь и бумага, {Писчую кисть изобрелъ Мынъ-тьхянь, полководецъ, построившій Великую Стену, за 800 съ небольшимъ летъ до Р. X., a евнухъ Цай-дунь, вскоре по Р. X., открылъ способъ делать изъ древесной коры и ветошекъ, или тряпокъ, писчую бумагу.} писали вырезывая буквы на бамбуковыхъ доскахъ, или рисуя оныя на шелковыхъ тканяхъ. Трудности и вместе съ темъ медленность такого письма, поставляли писателей въ необходимость выражать свои мысля съ чрезвычайною краткостію и силою. Такъ писали отъ династіи Ся до династіи Цинь (2205-202 до Р. X.), и государственные люди и частные ученые. И какъ въ сочиненіяхъ первыхъ сохранились значеніе письменъ, и первыя уложенія Китая, въ последствіи принятыя за основаніе словесности и законодательства, то оныя уже и во время славнаго мудреца Кхунъ-фу-цзы (Конфуція) почитались основными, Цзинъ, т. е. классическими, или священными. Со временъ династіи Хань до династіи Юань (съ 202 года до Р. X. до 1264-го по Р. X.), Китайская словесность поощряемая правительствомъ, безпрерывно шла къ совершенству. Но какъ сей періодъ следовалъ непосредственно за древними временами, то писатели, увлекаемые подражаніемъ, более руководствовались духомъ древности. Въ лучшихъ ихъ твореніяхъ господствуетъ та же краткость въ словахъ, та же выразительность въ мысляхъ, и хотя сіи творенія, по мненію новейшихъ Китайскихъ критиковъ, уступаютъ древнимъ, какъ въ красноречіи, такъ въ правильности и силе мыслей, но за всемъ темъ считаются образцовыми, и на ряду съ ними составляютъ, такъ называемую, древнюю словесность, Гу-вынь. Съ паденіемъ дома Сунъ начинается третій періодъ Китайской словесности. Въ сіе время потомки Чингисъ-Хановы, овладевъ престоломъ Китая, окружили себя смесью народовъ целой Азіи. Гордый Китаецъ, изнемогшій подъ тяжестью железнаго ига, наконецъ преклонился къ раболепству. Съ сего времени, вместо прежней простоты и краткости въ слоге, появилась пышность въ наборе словъ, роскошь въ описательныхъ выраженіяхъ, и словесность, одетая блескомъ пустаго красноречія, утратила тайну управлять волею и действовать на чувство. Таковъ былъ ходъ Китайской словесности въ продолженіе минувшихъ сорока вековъ. Но между темъ, какъ ходъ ея изменялся съ ходомъ политическихъ переменъ, языкъ, поддерживаемый законами, оставался неизменнымъ, ибо въ Китае издревле существуетъ законъ, которымъ запрещено вводить новые условные знаки (буквы), безъ утвержденія оныхъ верховною властію.
Въ настоящее время (что долженствовало быть и прежде), Китайскій языкъ делится на книжный и разговорный, изъ коихъ последній отличается отъ перваго оборотами, ему одному свойственными. Первымъ пишутъ все вообще, a последнимъ только романы, повести и песни народныя.
ѳа не поступитъ въ продажу, следовательно, останется въ рукахъ весьма немногихъ читателей, будучи напечатана въ небольшомъ числе экземпляровъ.
Европа еще недавно познакомилась съ языкомъ и письменами Китайскими. Въ половине XVI столетія, Католическіе веропроповедники первые проникли въ сіе государство, съ благочестивымъ намереніемъ, посеять тамъ семяна Евангельскаго ученія. Изученіе Китайскаго языка было необходимо для достиженія сей цели, и многіе изъ нихъ съ успехомъ упражнялись въ немъ. Въ последствіи, некоторые изъ ученыхъ, по страсти къ наукамъ, начали заниматься Китайскимъ языкомъ въ самой Европе, и также пріобрели, хотя не полныя, но довольно основательныя сведенія въ ономъ. И тp3; и другіе занимались между прочимъ изложеніемъ самыхъ правилъ Китайскаго языка, и составили грамматическія системы. Къ первымъ изъ нихъ преимущественно причисляются Варо, Маршманъ, Премаръ, Морриссонъ и Гонзальвъ, a къ последнимъ Байеръ, Фурмонъ и Абель Ремюза.
Первую Китайскую грамматику написалъ, сколько намъ известно, О. Варо на Испанскомъ языке, и расположилъ оную по порядку частей речи, применяясь къ правиламъ Латинской грамматики. Онъ старался объяснить, какимъ образомъ, при неизменяемости словъ въ Китайскомъ языке, можно выразить на немъ измененія, свойственныя Европейскимъ языкамъ, a сіе самое воспрепятствовало ему раскрыть подлинныя свойства Китайскаго языка. Сверхъ сего Грамматика О. Варо написана только для общенароднаго, a не для ученаго языка, да и Китайскія слова въ примерахъ писаны Латинскими же буквами, почему можетъ она служитъ только для техъ, которые желаютъ обучаться разговорному Китайскому языку, и при томъ въ самомъ Китае {Францискъ Варо, миссіонеръ Доминиканскаго ордена, напечаталъ свою Грамматику въ Кантоне въ 1703 году (8), подъ названіемъ: Arte de la lengva mandarina, въ одной книжке, состоящей изъ 64 листовъ. Буквы подлинника были писаны кистью, и въ семъ виде вырезаны на деревянныхъ доскахъ, на которыхъ производилось тисненіе по способу Китайскаго книгопечатанія. Сія Грамматика столъ редка, что по уверенію Абель-Ремюза, даже въ Парижской Королевской Библіотеке нетъ ни одного экземпляра оной. Я получилъ сію книгу для пересмотра изъ музеума Азіятскихъ книгъ, принадлежащаго барону Павлу Львовичу Шиллингу фонъ-Канштать.}.
Вторая Китайская Грамматика, появившаяся въ светъ после Варовой, есть твореніе Байера, который обучался Китайскому языку въ Европе, въ такое время, когда Европейцы имели очень недостаточныя сведенія о самомъ Китае, не говоря уже о Китайскомъ языке. Къ чести Байера должно сказать, что онъ получилъ, хотя очень неполное, но довольно правильное понятіе о механизме языка. Сей ученый написалъ свою Грамматику на Латинскомъ языке, и даже Китайскій текстъ въ примерахъ писанъ Латинскими же буквами. Нетъ сомненія, что Байеръ матеріалы для сей книги получилъ отъ Европейцовъ, долго жившихъ въ Китае, по совсемъ темъ, его Китайская Грамматика также содержитъ въ себе правила только для одного разговорнаго языка, и, какъ первое въ Европе произведеніе въ семъ роде, носитъ на себе тяжелый отпечатокъ несовершенства, по недостатку правилъ, и по неисправности буквъ Китайскихъ {Ѳеофилъ Зигфридъ Байеръ, профессоръ исторіи и древностей при С. Петербургской Академіи Наукъ, иэдалъ свою Китайскую Грамматику подъ названіемъ: Museum Sinicum, въ двухъ томахъ, изъ коихъ въ первомъ помещена Grammatica Sinica, во второмъ Lexicon Sinarum latine explicatum. Сія книга посвящена Ѳеофану, архіепископу Новгородскому, и напечатана въ типографіи С. Петербургской Академіи Наукъ въ 1750 году (8). И такъ первая Китайская Грамматика въ Европе напечатана была въ Россіи -- членомъ С. Петербургской Академіи Наукъ.}.
Въ следъ за Байеровою Грамматикою показалась третья Китайская Грамматика, изданная Фурмономъ, подъ названіемъ: , что отъ слова въ слово значитъ: "Китайскій разговорный языкъ высшаго сословія". Изъ самаго названія книги можно видеть, что Фурмонъ написалъ свою Грамматику для одного разговорнаго языка, которымъ Европейскіе веропроповедники, проникшіе въ Китай, занимались преимущественно передъ книжнымъ, и который, какъ мы выше сказали, отличенъ отъ книжнаго. Сія Грамматика разделена на две части. Въ первой изъ нихъ, кроме несколькихъ правилъ Китайскаго языка, помещены склоненія именъ и спряженіе глаголовъ, по формамъ Европейскихъ грамматикъ составленныя, a во второй изложено словосочиненіе, котораго самую большую часть составляютъ не правила, a учтивыя выраженія, употребляемыя при свиданіи. Въ конце книги приложенъ любопытный реэстръ Китайскихъ книгъ, находившихся въ то время въ Парижской Королевской Библиотеке. Это была первая Грамматика, въ которой Китайскій текстъ въ примерахъ писанъ Китайскими буквами. Некоторыя правила въ оной изложены довольно хорошо, но вообще не полны; въ примерахъ встречаются выраженія нетерпимыя въ чистомъ разговорномъ языке, и самый переводъ местами ошибоченъ. Все сіе достаточно показываетъ, что сочинитель учился Китайскому языку не въ Китае, a во Франціи, по Грамматике О. Варо, и написавъ собственную Грамматику, не имелъ средствъ поверить оной съ людьми, основательно знавшими Китайскій языкъ {Стефанъ Фурмонъ, профессоръ Арабскаго языка въ Париже, издалъ Китайскую Грамматику на Латинскомь языке, присовокупивъ къ Китайскому и Латинское названіе: Linguae Sinarum Mandarinier hieroglyficae Grammatica duplex, latine et cum characteribus Sinensiuna. Сія книга посвящена Лудовику XV, и напечатана въ Париже въ 1742 году, въ листъ. Китайскія буквы грубовато вырезаны.}.
Въ тоже самое время, когда Фурмонъ въ Европе трудился надъ сочиненіемъ Китайской Грамматики, О. Премаръ, находясь въ Китае, писалъ свою, подъ названіемъ: Notitia linguae Sinicae. Сей миссіонеръ, много занимавшійся Китайскимъ языкомъ въ самомъ Китае, совершенно постигъ свойства сего языка, и съ большою точностію показалъ оныя въ своей Грамматике, не привязываясь къ грамматическому порядку Европейскихъ языковъ, какъ неимеющихъ никакого сходства съ Китайскимъ языкомъ. Въ первой части своего творенія, О. Премаръ кратко излагаетъ основныя понятія о языке и письменахъ Китайскихъ; во второй изображаетъ обороты разговорнаго, въ третьей обороты книжнаго, или ученаго языка. Въ обеихъ последнихъ преимущественное даетъ место словамъ, имеющимъ многообразное употребленіе, и употребленіе оныхъ объясняетъ многими прекрасными примерами, изъ которыхъ, впрочемъ, самая большая часть суть выраженія, принадлежащія въ словарю, и не составляющія существенныхъ правилъ языка. Примеры вообще писаны Китайскими буквами средственнаго шрифта. Жаль только, что въ Notitia linguae Sinicae, твореніе единственномъ въ семъ роде по чистоте слога, находится общій высшимъ Грамматикамъ недостатковъ въ правилахъ, на которыхъ основывается управленіе словъ въ разговоре и письме, свойственное Китайскому языку. По сей, кажется, причине, самъ О. Премаръ не назвалъ своего сочиненія Грамматикою, хотя въ ономъ изобильно находятся матеріалы, потребные къ составленію полной Грамматики {Іосифъ Генрихъ Премаръ, іезуитъ, написалъ Notitia lingnae Sinісае, на Латинскомъ языке, a примеры въ ней изложилъ Китайскими буквами. Сія книга долго находилась въ разныхъ Европейскихъ библіотекахъ въ рукописи; наконецъ Англичане напечатали ее въ Малакке подъ названіемъ, Notitia linguae Sinicae Auctore P. Premare, Malacae, Cura Academiae Anglosinensis, 1831, in 4, 962 стр. Показаніе (index) 28 стр.}.
Англійскіе миссіонеры, жившіе въ Кантоне, также издавна упражнялись въ Китайскомъ языке, но поздно начали обнаруживать свои сведенія въ ономъ. Г-нъ Маршманъ издалъ Clavis Sinica (Ключъ къ Китайскому языку), въ 1814 году. Я не имелъ случая видеть сей книги, и потому не могу произнести сужденія ни о расположеніи, ни о внутреннемъ достоинстве оной. Абель-Ремюза, въ Введеніи къ своей Китайской Грамматикъ пишетъ, что Clavis Sinica не есть грамматика, но длинное разсужденіе о слоге, которымъ писанъ Лунь юи, переведенный имъ на Англійскій языкъ.}.
Черезъ годъ по напечатаніи Clavis Sinica, Мориссонъ издалъ Китайскую Грамматику на Англійскомъ языке, въ которой примеры писаны Китайскими буквами. При долговременномъ пребываніи въ Кантоне, онъ пріобрелъ хорошее знаніе въ Китайскомъ языке, но при сочиненіи своей Грамматики, приспособляя употребленіе оной для своихъ соотечественниковъ, старался изложить правила более для разговорнаго слога, и выразить на Китайскомъ языке все грамматическія измененія, свойственныя Англійскому языку, a сіе самое заставляло его иногда составлять примеры изъ выраженій мало употребительныхъ въ Китайскомъ языке. Отсюда каждый можетъ заключить, что такая учебная книга недостаточна къ прямому познанію даже самаго общенароднаго Китайскаго языка, ибо она не въ точности показываетъ отличительныя свойства сего языка {Морриссонъ, Англійскій миссіонеръ въ Кантоне, напечаталъ свою Грамматику Китайскаго языка въ Серампуре, въ 1815. году, подъ Китайскимъ названіемъ: Тхунь-юнь-янь-чжи-фа, съ присовокупленіемъ Англійскаго перевода: A Grammar of the chinese language, 8, 280. стр. Китайскія буквы въ сей грамматике чисто вырезаны.}.
Абель-Ремюза написалъ Китайскую Грамматику на Францускомъ языке, въ которой также примеры писаны Китайскими буквами. Онъ, какъ Байеръ и Фурмонъ, не имедъ случая быть въ Китае, a обучался Китайскому языку въ Париже, самоучкою, но справедливость обязываетъ меня сказать, что средства, дарованія и трудъ доставили ему хорошее сведеніе въ ономъ. Расположеніе его Грамматики не многосложно, и, должно сказать, правильно. Въ предисловіи, съ большою основательностію предлагаетъ онъ свое мненіе о грамматикахъ Китайскаго языка, изданныхъ, или сочиненныхъ до появленія въ светъ его собственной, a въ Введеніи помещены основныя понятія о языке и письменахъ Китайцевъ. За ними следуетъ самая грамматика, разделенная на две части, изъ коихъ въ первой изложены правила, по которымъ Китайцы въ книжномъ языке, безъ измененія словъ, выражаютъ грамматическія измененія свойственныя Европейскимъ языкамъ; во второй содержатся такія же правила для общенароднаго языка. Первую часть онъ назвалъ ou style antique, вторую Гуан-хуа, ou syle moderne. Мы тотчасъ увидимъ, что Абель-Ремюза, по недостатку практическихъ сведеній въ Китайскомъ языке, ошибся въ названіи частей своей Грамматики. Гу-вынь, какъ мы выше уже сказали, отъ слова въ слово значитъ: "древняя словесность". Подъ симъ названіемъ въ Китае издано несколько книгъ, въ которыхъ помещены образцовыя места изъ сочиненій древнихъ. Гуань-хуа значитъ "разговорный языкъ высшаго сословія". Оба сія выраженія суть употребительныя, и первому изъ лихъ противополагается выраженіе шы-вынь, "нынешняя словесность", a второму выраженіе су-хуа, то есть, "простонародный" или "деревенскій языкъ". Изъ сего объясненія открывается, что въ Китае находится, какъ выше уже было сказано, два языка, книжный и разговорный.
Не смотря на все это, о грамматике Абель-Ремюза должно сказать, что ошибочное названіе частей нимало не вредитъ внутреннему достоинству самой книги, потому, что правила, изложенныя въ первой пасти для древняго слога, можно применять ко всемъ родамъ другихъ ученыхъ слоговъ, употребляемыхъ ныне въ Китае, a вторая часть содержитъ правила для нынешняго общенароднаго языка {Абель Ремюза, членъ Французской Академіи, издалъ Китайскую Грамматику въ Париже, въ 1833 году, подъ названіемъ: Хань-вынь-ци-мынь,
Последнюю грамматику Китайскаго языка написалъ Гонзальвъ на Португальскомъ языке, онъ началъ сію книгу краткимъ ключевымъ словаремъ, въ которомъ при каждомъ знаке показаны ключъ его, удареніе, выговоръ, двоякій способъ начертанія, и употребительнейшія выраженія. Далее следуютъ 20 главъ выраженій, употребляемыхъ въ книжномъ и общенародномъ языкахъ. Въ следъ за симъ изложено словосочиненіе, въ которомъ, безъ означенія правилъ, приведено множество примеровъ, показывающихъ, какимъ образомъ одна и та же мысль выражается, и книжнымъ и разговорнымъ слогомъ, и сіи выраженія применены къ формамъ измененія частей речи, употребляемымъ въ грамматикахъ Европейскихъ языковъ; далее 46 разговоровъ на общенародномъ языке, пословицы, краткая біографія славныхъ мужей, начиная съ Фу-си-шы, до настоящаго времени; къ біографіи пріобщено баснословіе (Китайская миѳологія). Наконецъ Гонзальвъ заключаетъ свою Грамматику примерными образцами различныхъ родовъ Китайской словесности. Слогъ разговоровъ и примеровъ, какъ на ученомъ, такъ и на простонародномъ языке вообще, чистъ и правиленъ {Сія грамматика напечатана въ Макао, въ 1829 году, in 4, подъ названіемъ Хань-цзы-вынь-фа, Arte China constante de alpnabeto e grammatica comprehendendo modelas las differentes composiciones. Къ ней пріобщенъ второй томъ, содержащій въ себе Словарь Португало-Китайскій, расположенный по Латинскому алфавиту. Шрифтъ Китайскихъ буквъ не очень ясенъ, что могло зависеть и отъ бумаги, которая несколько сера.}.
Изъ восьми исчисленныхъ Грамматикъ только три заслуживаютъ вниманіе наше: это суть Грамматики Премара, Абель-Ремюэа и Гонзальва, по которымъ можно обучаться и общенародному и книжному Китайскому языку. Но если сіи три Грамматики сравнить между собою, то Премаръ и Гонзальвъ берутъ большее преимущество передъ Абель-Ремюза наборомъ примеровъ, a последній превосходить обоихъ, хотя недостаточнымъ, но яснымъ изложеніемъ самыхъ правилъ Китайскаго языка. По первымъ двумъ легко обучаться Китайскому языку, находясь въ Китае, a по грамматике Абель-Ремюза можно и въ Европе пріобресть въ немъ достаточное сведеніе.
ѳъ о собственномъ труде своемъ, съ скромностію, столь приличною истинному знанію:
Россія по сопредельности съ Китаемъ давно уже находятся въ непосредственной связи съ сею державою, и Россійская Духовная Миссія съ 1715 года имеетъ постоянное пребываніе въ Пекине, для образованія переводчиковъ въ Китайскомъ и Маньчжурскомъ языкахъ, но какъ письменныя сношенія более производятся на Маньчжурскомъ языке, то члены Миссіи до сего времени преимущественно занимались последнимъ, не обращая должнаго вниманія на языкъ Китайскій. Въ Кяхте, напротивъ, где Китайскій языкъ необходимъ для торговыхъ сношеній съ Китайцами, съ самаго открытія торговли на семъ месте, еще ни одинъ изъ Русскихъ не занимался постояннымъ изученіемъ онаго, не смотря на то, что Китайцы ежедневно имеютъ обращеніе съ нами по торговымъ деламъ. Причина сему заключалась въ томъ, что Китайцы, употребляя при обращеніи съ Русскими исковерканное Русское наречіе, не въ состояніи объяснить на ономъ и первыхъ началъ своего языка. Къ чести Кяхтинскаго купечества должно сказать, что оно давно чувствовало необходимость иметь въ Кяхте училище Китайскаго языка, но главное препятствіе къ тому состояло въ недостатке учителей.
Изъ членовъ Миссіи, возвращавшихся изъ Китая въ отечество, лучшіе оставались переводчиками при Министерстве Иностранныхъ Делъ, a средственные не въ состояніи были принять на себя должности классическаго учителя. Наконецъ сіе препятствіе миновалось съ прибытіемъ последней Миссіи, возвратившейся изъ Пекина въ 1831 году, и Высокій Покровитель наукъ Николай I, по представленію Азіятскаго Комитета, исполнилъ желаніе Кяхтинскаго купечества, утвердивъ въ Кяхте существованіе училища Китайскаго языка.
Сіе обстоятельство было поводомъ къ тому, что Азіятскій Департаментъ Министерства Иностранныхъ Делъ, ревностно споспешествующій распространенію въ нашемъ отечестве Восточной Словесности и полезныхъ сведеній объ Азіи, препоручилъ мне написать Китайскую грамматику, для употребленія въ Кяхтинскомъ училище, и испросилъ Высочайшее соизволеніе напечатать оную иждивеніемъ казны. Это уже седьмая моя книга, на которую Азіятскій Департаментъ обращаетъ всемилостивейшее Монаршее вниманіе, поощрительное для занимающихся науками. Записки о Монголіи, также Описаніе Чжуньгаріи и Восточнаго Туркистана, Исторія четырехъ Хановъ, Троесловіе, Исторія Тибета и Хухунора, Историческое обозреніе Ойратовъ, или Калмыковъ, не были бы изданы въ светъ, безъ пособія со стороны правительства.
Касательно самаго состава сочиненія О. Іакинѳа, можно видеть изъ разсмотренія его прежде изданныхъ Европейцами Китайскихъ грамматикъ, что они не во многомъ могли быть ему полезны. Онъ бралъ матеріялы изъ практики и элементарныхъ Китайскихъ сочиненій, грамматикъ и словарей, a система изложенія принадлежитъ решительно ему самому. Вотъ расположеніе, принятое почтеннымъ хинологомъ нашимъ:
Китайскій языкъ и письмена. Идея языка; деленіе звуковъ; составъ, начертаніе, виды, правописаніе, знаки препинанія Китайцевъ; произношеніе письменъ, ударенія, деленія на классы. Китайская каллиграѳія. Правописаніе иностранныхъ словъ. -- Часть II. Китайская Грамматика. Части речи, каждая отдельно, и Китайское разделеніе частей речи (синтаксисъ собственно).
1. Составъ Китайскихъ буквъ.
2. Образцы всехъ шести Китайскихъ почерковъ.
3. Неправильныя письмена.
4. Измененныя письмена.
6. Китайскіе звуки Русскими, Французскими, Португальскими и Англійскими буквами.
7. Ключевыя письмена и измененные ключи.
8. Цыфры Китайскія.
9. Китайскій циклъ.
Назначая книгу свою для употребленія въ Кяхтинской школъ Китайскаго языка, О. Іакинѳъ присовокупилъ, въ окончаніи, Китайскія названія Русскихъ товаровъ, Китайскихъ товаровъ, и номенклатуру чаевъ.
Особенное вниманіе всякаго, даже и незанимающагося Китайскимъ языкомъ, должно обратить прибавленіе шестое, где объясняется правильное произношеніе Китайскихъ именъ. Каждый народъ пишетъ ихъ по своему, не потому, чтобы ошибался, но потому, что въ начале принялъ по своему условныя буквы своего языка для выраженія, стараясь показать ими Китайское произношеніе. Такъ нашу Французъ привыкъ писать Моску, Немецъ Moскау, Москова, Мосха. Такъ Французъ пишетъ: гуанъ, kouang; цю, khieou; pheng; Англичанинъ -- хунъ, hwang; цзинъ, tsing; Португалецъ -- niam, чо, cho, и проч. -- Отъ этого происходитъ совершенная сбивчивость при переводахъ известій о Китае съ разныхъ языковъ, и имена Китайскія кажутся совершенно различны, когда они въ сущности одни и те же, и разнятся только потому, съ какого языка Европейскаго мы беремъ ихъ.
У насъ, въ Россіи, какъ y частныхъ людей, такъ и въ казенныхъ библіотекахъ находится не мало Китайскихъ книгъ. Богатыя собранія ихъ есть въ Париже, Лондоне, и даже въ Германіи. Но если чрезвычайно мало доныне издано Европейцами переводовъ съ Китайскаго, то еще менее издано Китайскихъ текстовъ. Можетъ быть, этому отчасти причиною неудобство иметь подвижныя Китайскія буквы для печатанія, при многочисленности Китайскихъ знаковъ. Впрочемъ, y Французовъ и Англичанъ есть такія буквы. Мы предоставляемъ себе удовольствіе поговорить вообще о литературе Китайцевъ и трудахъ по сей части Европейцовъ, въ особенныхъ статьяхъ.
Не можемъ не изъявить здесь желанія нашего, чтобы за изданіемъ Грамматики Китайской на нашемъ языке следовало изданіе Китайской учебной хрестоматіи, могущей послужить пособіемъ къ изученію Китайскаго языка въ Россіи. Знаемъ, что подобные труды решительно можно назвать неблагодарными. Ихъ ценятъ не многіе, и тяжкій трудъ делателя едва ли награждается, въ какомъ бы то ни было отношеніи. Но здесь должна руководствовать мысль общаго добра, и безкорыстіе подвига для пользы просвещенія. Конечно, не это можетъ останавливать ревность нашего почтеннаго хинолога, но трудность изданія въ светъ его трудовъ. Все, чемъ доныне обогатилъ онъ нашу литературу, могло явиться только съ пособіемъ просвещеннаго нашего правительства. Такъ правительствомъ изданы y насъ труды гг. Шмидта и Ковалевскаго, касательно Монгольскаго языка и Монгольской литературы. Видно, что не настало еще время для пожертвованій на подобные подвиги частныхъ людей, имеющихъ къ тому средства. Такъ важныя, обширный, новый трудъ нашего почтеннаго хинолога, (отрывокъ изъ котораго читатели наши видели въ С. О., книжка IV, отд. Ш, стр. 97--137, и о которомъ надеемся мы поговорить подробнее) ожидаетъ благодетельнаго вниманія правительства, н тогда только можетъ явиться въ светъ, будучи со всемъ окончанъ въ рукописи. -- Такъ надеемся мы, что Россіи суждено, можетъ быть, подарить Европу, и необходимымъ пособіемъ для изученія Китайскаго языка и литературы -- словаремъ Китайскимъ. Вообще недостатокъ Восточныхъ словарей составляетъ великое и главное препятствіе для Европейцовъ въ изученіи Восточныхъ языковъ. Они редки, дороги, недостаточны. Всего ощутительнее это въ отношеніи Китая. Наполеону обязаны хинологи изданіемъ Китайско-Французско-Латинскаго Словаря (Dictionnaire chinois, franèais et latin, Парижъ, 1813 г. ), съ старинной рукописи О. Василія Глемонскаго (хотя ее и приписывали Дегиню). Изданіе было роскошно, но книга недостойна великолепнаго изданія. Клапротъ издалъ прибавленіе къ этому словарю (Supplement au dictionnaire chinoislatin du P. Basile de Glemona, par J. Klaproth, Парижъ, 1819 г.). У Англичанъ есть недостаточный словарь Морриссона (Dictionary of the chinese language, 1815 r. 6 t. in 4). Недавно изданы еще въ Макао маленькіе словари Китайско-Португальскій и Португальско -Китайскій, Гонсальва (Diccionario portuguezchina, no estilo vulgar e classico gerai, 1831 г. въ 4, и Diccionario china portuguez, composto por I. A. Goncalvas, 1855 r. in 4). Этимъ, кажется, ограничивается все, что сделано до ныне Европейцами для Китайской лексикографіи. Будемъ надеяться, что Россіи предоставлено показать что нибудь более совершенное. О. Іакинѳъ имеетъ для такого важнаго предпріятія богатые матеріялы, кроме собранія подлинныхъ Китайскихъ словарей, каковы новейшій Китайскій Словарь, въ 6-ти томахъ, Кханъ-си-цзы-дянь, и проч.
Скажемъ въ заключеніе, что изданіе Китайской грамматики О. Іакинѳа весьма красиво. Литографія г-на Гемильяна такъ хорошо умела подделаться подъ каллиграфію Китайскую, что Китайцы, видевшіе листы грамматики въ Кяхте, любовались ими, какъ неуступающими тщательностью и красотою стереотипамъ Пекинской Дворцовой типографіи.