Исторія русскаго народа. Критики на нее Вестника Европы и другихъ журналовъ. Одинъ томъ на лицо, одиннадцать будущихъ томовъ въ воле Божіей.
1830.
Не одне хорошія книги пользуются преимуществомъ обращать на себя вниманіе просвещенныхъ читателей. Худыя книги разделяютъ иногда съ первыми сіе право. Худой романъ, худая поэма, нелепая трагедія могутъ явиться и пропасть безъ замечанія; между темъ сочиненія философическія, историческія, учебныя, хотя даже и ниже посредственности, должны возбуждать изследованія критики. Сія обязанность темъ важнее тамъ, где литтература еще бедна количествомъ подобныхъ сочиненій. Тамъ, за неименіемъ хорошихъ книгъ, и дурныя замещаютъ порожнія места; а не только людей, но многіе судятъ и о книгахъ по месту, ими занимаемому. У другихъ еще и то соображеніе: если человекъ, если книга, объявляютъ притязаніе на право сбить съ места уже признанную заслугу, то частью по простоте, частью по малодушному удовольствію видеть, что и заслуга не ограждается общественнымъ мненіемъ отъ оскорбленій, они готовы быть за одно съ наглостью и тщеславіемъ. Смелость и хищническое удальство часто правятся и увлекаютъ ее. Есть лже-димитріи и въ литтературе, и они беззаконно облекаются на время доспехами и багряницею законной власти. Исторія Русскаго народа служитъ тому новымъ доказательствомъ. Но какъ ни худо это сочиненіе, оно принадлежитъ именно къ разряду техъ, которыя критика не должна пропустить забвеніемъ. Исторія Россіи, писанная издателемъ журнала, который, не смотря на многіе недостатки и еще большія погрешности, пользуется по справедливости преимуществомъ быть лучшимъ журналомъ нашимъ, то есть полнейшимъ и разнообразнейшимъ, должна была при появленіи своемъ иметь много подписчиковъ, по крайней мере всехъ подписчиковъ Телеграфа, если только не исключить техъ, кои подписываются на него какъ на журналъ модъ. Такъ оно и было! Она была встречена съ шумомъ, съ шумомъ, можетъ быть, и падетъ, или пала. Но иные люди верятъ мертвецамъ: противъ суеверія ихъ должно действовать повторенными опытами. Московскіе журналы были наполнены критиками на Исторію Русскаго народа, но эти критики не могли достигнуть надлежащей цели, а именно: изобличенія погрешностей въ плане и въ исполненіи. Критики были слишкомъ сердиты и крикливы, а въ крикахъ и не разслушаешь истины; она требуетъ более уверенности, разстановки и твердости въ речи. Сердитый человекъ заглушить можетъ, а не убедить. Критика должна иметь стройное, хладнокровное движеніе регулярнаго войска Европейскаго: отъ подобнаго нападенія спастись трудно; но запальчивость, дикіе вопли, необузданное стремленіе Азіятскихъ ордъ не опасны. Иныя изъ сихъ критикъ были написаны какъ будто на смехъ, но не надъ авторомъ. Напримеръ: "Ѳеорія предчувствій составляетъ доселе камень претыканія для испытателей человеческой пртроды. Одни утверждаютъ, что сіи тайныя вторженія въ туманную область будущности, которыя мы называемъ предчувствіями, суть ничто иное, какъ преждевременныя попытки самой души -- стряхнуть съ себя чуждыя вериги пространства и времени" и проч. Таково начало критики, напечатанной въ классическомъ журнале Вестникъ Европы. После того, какъ ни будь дельны замечанія, въ ней заключающіяся, но какая истина не изнеможетъ, опутанная заблужденіями подобнаго слога? Для кого писать такимъ языкомъ? Для ученыхъ? онъ покажется верхъ невежества. Для невеждъ? недоступный верхъ учености. Одинъ критикуемый авторъ найдетъ свою пользу въ нестройномъ и какомъ-то болезненномъ изложеніи мыслей, отбивающемъ читателей. Съ другой стороны, въ критикахъ на Исторію Русскаго народа, напечатанныхъ въ Вестнике Европы и другихъ журналахъ, есть еще общая неуместность: позднія, почтительныя обращенія къ трудамъ и памяти Карамзина, и удары во имя его, наносимые новому историку. Нетъ сомненія, что оскорбительныя сужденія объ Исторіи Государства Россійскаго, раздававшіяся въ печати вашей съ целью поколебать, а если можно и ниспровергнуть уваженіе народа къ заслугамъ Карамзина, приготовили нынешнія сатурналіи литтературы нашей, разразившейся явленіемъ Исторіи Рускаго народа. Въ этомъ отношеніи новый историкъ поступилъ неблагодарно: следовало ему посвятить твореніе свое не Нибуру, а Каченовскому и Арцыбашеву. Въ міре политическомъ анархія ведетъ къ деспотизму смелаго хищника: въ литтературномъ міре ниспроверженіе каноновъ ума и вкуса, возмущенія анархическаго своевольства противъ нравственныхъ и умственныхъ властей бываютъ также веденіемъ къ лже-царствію невежества.
способнымъ судить Исторію Русскаго народа. Критика сія сперва была по частямъ печатана въ книжкахъ Славянина, а ныне напечатана особенно. Въ сихъ замечаніяхъ, писанныхъ съ должнымъ хладнокровіемъ, но часто и съ коими авторъ щедро услужилъ критику своему. Авторъ съ такою необдуманностью составилъ первый томъ сочиненія своего, что не держался въ немъ ни порядка, ни единства въ хронологическомъ отношеніи. Оспаривая, напримеръ, Карамзина, онъ иногда съ нимъ соглашается въ томъ же самомъ месте и списываетъ его, забывъ, что онъ отвергаетъ его свидетельство. Измененія его по части хронологіи объясняются у критика забавнымъ сравненіемъ: "это значитъ тоже, что сшивъ платье безъ пуговицъ, связку ихъ положить въ карманъ, дабы брать ихъ тогда и столько, сколько нужно будетъ застегнуться, смотря по погоде". Въ числе противоречій междоусобныхъ, коимъ новая исторія служитъ обширнымъ поприщемъ, можно выставить еще одно, позабытое другими критиками. Авторъ въ предисловіи своемъ укоряетъ Карамзина за излишнюю поспешность въ его труде и довольно забавно спрашиваетъ: "когда же думалъ историкъ"? На это можно было бы ему ответить: всегда; ибо решительно вся жизнь Карамзина была или приготовленіемъ къ труду, или исполненіемъ труда, или порою созреванія, или порою зрелости и жатвы. Но дело не въ томъ: любопытно только после сей укоризны видеть сколько авторъ самъ посвятилъ времени на составленіе 12-ти томовъ исторіи, не только уже готовыхъ въ кабинете автора, но даже сделавшихся уже и собственностію публики, ибо подписка на нихъ открыта и сумма за все 12-ть томовъ заплачена подписчиками. "Съ 1825 года я началъ уже систематическое сочиненіе о Русской исторіи". Въ 1829 году появился первый томъ и 11-ть томовъ должны быть готовы въ напечатанію: следовательно, въ четыре года совершенъ трудъ, на который Карамзинъ, со всею поспешностію своею, употребилъ более двадцати летъ. Нельзя же полагать, что трудъ новаго историка еще не совершенъ, что одиннадцать обещанныхъ томовъ пока таятся еще въ голове автора, тогда, когда они уже проданы не книгопродавцу, который можетъ пуститься наудачу предпріятія и, такъ сказать, на волю Божію, но частнымъ подписчикамъ, которые подписываются на наличныя. Такое предположеніе было бы легкомысленно и оскорбительно для добросовестности автора. Дай Богъ автору и всемъ авторамъ здоровья и долголетія, но въ добрый часъ молвить, а въ худой промолчать: ведь жизнь ихъ не застрахована на такой-то срокъ. Во всехъ образованныхъ земляхъ, у всехъ честныхъ людей, открывается подписка и собираются съ подписчиковъ деньги, когда сочиненіе уже написано и готово къ печати. Сочиненіе можетъ быть допечатано после жизни автора, если онъ умретъ въ это время; смерть его оплакивается ближними и добрыми людьми, по крайней мере не сбывается пословица: плавали денежки. А между темъ втораго тома еще нетъ; друзья автора распускаютъ известіе, что онъ сжегъ второй томъ, бывъ недоволенъ трудомъ своимъ. Это огненное очищеніе, этотъ Божій судъ среднихъ вековъ, приноситъ честь уничиженію авторскому, но тутъ следуютъ два вопроса: отчего же не сожженъ и первый томъ, и причемъ останутся подписчики? при одномъ пепле что-ли?
Пока