Предисловие |
XLIV.
Ставрополь, 20 ноября 1834 года.
Почтенный друг Ксенофонт Алексеевич. Это был дождь писем, известий, новостей, когда я пришел на Кубань после экспедиции к Черному морю! После писем от родных, я первыми вскрыл ваши: они уже были очень старых чисел, потому что кружили Бог весть где, но все-таки свежи для сердца. Очень рад, что мой Поль сошелся с вами. Бедный Поль! Он не был молод, он не имел ни одной радости, ни одной слабости юношества; опыт слишком рано сожег или заморозил цвет его души. Желчь играла в нем прежде крови... Не правда ли, что это ужасно? Не знаю, что будет с ним, разочарованным без очарования, в свете? Худо, если запоздалый час любви найдет на него худо, если он не найдет его никогда. Тяжело любить без веры, тяжело жить без любви, а он на перекрестке теперь двух этих неизбежностей.
Ну-с, мы кончили свой истинно-замечательный и трудный поход сквозь неприступные ущелья, через хребты, до Черного моря, залив их своею и вражескою кровью. Я перестал верить, чтобы свинец мог коснуться меня, и свист пуль для меня стал то же что свист ветра, даже менее, потому что от ветра я иногда отворачиваю лицо, а пули не производят никакого впечатления, и знаете ли? этого жаль мне. Сначала, по крайней мере, мне было приятно, что они пролетали мимо; потом мне была приятна их дикая песня, теперь мне все равно, есть она или нет... Так мало-помалу теряем мы все наслаждения привычкою, так прискучивают наконец и опасности битвы, когда они перестают зажигать кровь. Впрочем, я не совсем еще заснул, и клик схватки манит меня, как голос любимой женщины, он бросает меня в огонь и в бешенство самозабвения. После восторга любви я не знаю высшего восторга для телесного человека как победа, потому что к чувству силы примешано тут чувство славы.
расстроили. Если это правда, больно душе. Научите, чем могу я помочь ему. Это не комплименты.
Глазная боль принудила меня приехать полечиться сюда на время. Жаль, что не мог пробежать присланных вами книг. (У повестей Бальзака нет 1-й части.) Вы однако ж адресуйте по-прежнему к П. А. Коханову. Шнитниковы пишут, что вещи ими получены, и благодарят вас. Для меня покуда ничего не нужно. За все распоряжения по изданию, пожатие руки. Билеты отошлите к матушке моей. Смирдину продал я остальные 3 тома за 10 тысяч, но с условием, чтобы не продавать их, покуда вы не известите его об окончании продажи ваших. Не читал еще их, скитаются по Закавказью. Ожидаю счета и вещей, купленных и проданных экземпляров, чтобы мог видеть, какова будет надежда на выручку. В этот год я истратил кучу денег и для брата, и для переездов, и для похода -- и не жалею их. Я столько купил новых ощущений и сведений!
В политическом отношении начальники довольны мною, а я начальниками. Я всегда служил так, что не имел нужды в снисхождении для изобретения похвал своей храбрости, но здесь я имел более случаев оказать ее. Остальное в руке Бога, ибо сердце царей в руке Его. Вы прочтете сначала в Северной Пчеле краткое известие о походе в Гиленджик, а потом я напечатаю денник свой где-нибудь. Братцу Николаю Алексеевичу кланяется старый его знакомый, полковник Чайковский, комендант Гиленджика, у которого я нашел гостеприимство. Он теперь назначен в Пятигорск; это немалая радость и ему и жене его, достойной и милой женщине. Прошу поцеловать за меня ручку у вашей супруги и щечки у ваших детей. Будьте счастливы.
Предисловие |